уже осталось для меня.
Скользя сознанием старухи,
я понимаю: всё фигня.
И стойкость оловянных ложек
в тарелке с варевом войны
меня уж больше не тревожит,
подумаешь – обречены.
Чем ближе ночь, тем чаще голос
вползает в сердце и бубнит,
стучит, что наш Создатель холост,
вполне возможно – инвалид,
но этот голос захлебнётся,
он слаб и неуверен, бес.
Верёвочка уже не вьётся,
она спускается с небес,
и каждым утром проверяю
закреплена ли там она,
поскольку в ней – ворота рая,
и в нём я, может быть, нужна.
