Недавно слышал шутку, что житель Санкт-Петербурга способен различить две тысячи оттенков серого цвета. Житель Пекина, вероятно, способен различить куда больше оттенков, поскольку живёт в серости. В Пекине всё покрыто непроницаемым серым туманом. Туман такой густой, что вместо солнца в туманном пекинском небе пробивается какой-то красно-серый свет. Мотоциклеты с целлофаном, натянутым на металлические рамы. Целлофан, наверное, защищает зимой от ветра и холода, но никак не от удушливой влажной жары и смога.
О коммунизме здесь лучше не спрашивать
Мусор разбросан по улицам Пекина. Зимой его собирают и жгут, чтобы немного согреться, а летом он никому не нужен. Уличные мальчишки с пустыми лицами, в помятой одежде и рваной обуви. Отчаянная тоска в глазах - то ли от недоедания, то ли он наркотиков. Бросовые цены на женщин в отелях. Розовый свет в лобби. Облака дыма сигарет «Чжунаньхай». Скучающие женские лица на диванах, невыключающиеся телевизоры. Дамы бесконечно точат ногти пилочкой. Тон беседы какой-то подчёркнуто театральный. Хотя, возможно, так здесь принято разговаривать. Рекламных щитов, предлагающих увеличение груди, отсасывание лишнего жира и аборты, почему-то куда больше, чем рекламы газированных напитков или кремов для бритья. Везде что-то лихорадочно ломают, строят и перестраивают. Повсюду кучи строительного мусора, арматура и пустые пластиковые контейнеры от краски. Что-то постоянно выходит из моды; его заменяют всё быстрей и быстрей. Строительство идёт повсюду. Оно не имеет начала, и ему не видно конца. Получается какой-то калейдоскоп, где всё меняется лишь ради того, чтобы меняться, и работают лишь ради работы.
Пекин.Строительство идёт повсюду. Оно не имеет начала, и ему не видно конца. Получается какой-то калейдоскоп, где всё меняется лишь ради того, чтобы меняться, и работают лишь ради работы
Строительство постоянно меняет ландшафт, а с ними и повседневный опыт людей. Изо дня в день возводятся новые заборы, ставят стенки из гофрированного железа, окрашенные в синий цвет. Они перекрывают привычные дороги, доступ к магазинам, загораживают тротуары. Какие-то стены строят, рушат и восстанавливают, порой в течение нескольких дней без видимых функциональных причин. Теряется любой смысл и содержание. Остаётся лишь безумное движение ради движения. Похоже, что главное здесь создать иллюзию движения, чтобы скрыть вопиющую истину, что на самом деле ничего существенного здесь не происходит.
Это Пекин 2012. С первого дня здесь меня преследовало смутное чувство, что я всё это давно и много раз видел. Я был в Пекине в ранние 80-е, и всё здесь выглядело совершенно иначе. Откуда такое знакомое чувство отчуждения в толпе? Ведь я всегда любил массовые мероприятия. Где-то я уже видел этих уличных торговцев под зонтиками, пар, подымающийся из каких-то щелей, размокшие под дождём обёртки, дрожащие неоновые огни, отражающиеся в мокрой мостовой. Где-то я уже чувствовал этот страх перед враждебными людьми в униформах. Здесь даже вахтёр на воротах одет как мент, чувствует себя ментом, имеет на своём участке беспредельную власть. Почему это все так знакомо?
Пекин – это центр апокалипсиса. Это конец света, такой знакомый, потому, что множество раз виденный в кино – «Бегущий по лезвию», «Дитя человеческое», «Безумный Макс», «Тёмный город», «Матрица». Это не апокалипсис, вызванный падением кометы, таянием ледовых шапок или ядерной войной. Апокалипсис здесь случился в результате доведения до логического конца свободно-рыночной корпоративной капиталистической модели социального развития. Этот апокалипсис оставляет нетронутым скелет общественного порядка, поддерживающий людские ульи в их собственном аду.
В Пекине – пик капиталистического апокалипсиса, окончательная реализация кошмара современности. Здесь опасно спрашивать: «А когда же наступит коммунизм?»
В Пекине – пик капиталистического апокалипсиса, окончательная реализация кошмара современности. Пекин живёт по логике отражённого разума, о котором предостерегал Сёрен Кьеркегор, — в ницшеанском мире, где люди больше не смеют мечтать о марксистской, ленинской или даже маоистской социальной утопии. Здесь опасно спрашивать: «А когда же наступит коммунизм?»
«Зачем я живу?»
Китай часто изображается как отсталая страна, которая стремится «догнать» Запад. Трагическая истина состоит в том, что Китай обогнал всех на пути к свободно-рыночной модели капитализма, здесь он далеко впереди планеты всей. Китайцы уже живут в мире, куда ведут нас неолиберальные мессианцы глобального корпоративного капитализма. Китай уже живёт в мире, основанном на линейной модели капиталистического развития. Самоцелью здесь стало достижение бесконечного экономического роста. Здесь больше нет конца, нет надежды, нет мечты, нет цели, а лишь всё ускоряющееся движение ради движения. Развитие здесь без прогресса, трансформация без смысла, работа без цели. Это конец нашего духовного мира, смерть нашей истории. Так случилось, что Пекин – это эпицентр апокалипсиса.
Самоцелью в Китае стало достижение бесконечного экономического роста. Здесь больше нет конца, нет надежды, нет мечты, нет цели, а лишь всё ускоряющееся движение ради движения. Развитие здесь без прогресса, трансформация без смысла, работа без цели
Физические и социальные свидетельства утраты смысла в Пекине наблюдают все, кто работает здесь достаточно долго, чтобы расстаться с детскими иллюзиями. Китайских детей отравляют иллюзиями коммунистического прошлого. Их временно изолируют от реальности, создают психологические преграды, чтобы довести их программирование до необходимого завершения. Такие слова, как «гармония» и «народ» вкраплены в каждое публичное заявление, чтобы скрыть распад в теле общества. Для большинства студентов и молодых специалистов отчаяние является нормой жизни.
Вот что рассказывает мой друг, канадский профессор А., который работает в Пекине 15 лет: «Мои студенты — в отчаянном положении. Так же, как и мои молодые, хорошо образованные коллеги. Им приходится постоянно вести жестокую борьбу, просто чтобы выжить. Они часто ломаются, спрашивают всех, кто готов слушать: “Зачем я живу?” Студентов вынуждают выбирать специальности в зависимости от капризов их родителей или того, что есть в их университетах. Им приходится заниматься зубрёжкой 30 или более часов в неделю. Молодые специалисты здесь работают на грани истощения, а зарабатывают меньше тысячи долларов в месяц. Они живут в маленьких квартирах, снятых у полууголовных маклерских картелей. Рынок аренды — полностью нерегулируемый. Молодые люди платят пятьсот долларов в месяц за аренду. У них требуют плату, по крайней мере, за четыре месяца вперёд, без возможности её передачи в поднаём. Комиссионные маклера составляют месячную оплату, а ещё с них взимают всяческие поборы и постоянно пытаются обмануть.
Пекин. Повсюду кучи строительного мусора, арматура и пустые пластиковые контейнеры от краски. Что-то постоянно выходит из моды; его заменяют всё быстрей и быстрей
Большинству удаётся сводить концы с концами лишь при поддержке престарелых родителей. Чтобы узнать секреты ремесла, им приходится обманывать, мошенничать, давать взятки. Только так можно достичь некоторого улучшения качества жизни. Пропадает целое поколение молодых людей. Если дать им возможность свободно дышать, они смогли бы оказать огромное положительное влияние в своих общинах, могли породить новые идеи, стали бы хорошими родителями, создавали бы лучшее общество. Капитализм их безжалостно потребляет и выбрасывает. К сорока годам они больны, разрушены, зачастую отыгрывают свои психические травмы на единственном ребёнке, которого им разрешается иметь. И всё идёт так, что будет только хуже».
Мы все будем китайцами
Это современная версия «информационной экономики» знаменитых кадров из «Метрополиса» Фрица Ланга – массы рабочих скармливают в пасть механическому Молоху. Мы на Западе любим критиковать Китай за все эти факты. Любим изображать китайский народ муравейником бездушных роботов. Любим попрекать китайское правительство в отсутствии свободы и власти закона, обвинять его в доведении до обнищания китайского духа и искоренении пяти тысяч лет китайской культуры. По сути же, китайцы скорей у нас усвоили новый блистательный мир свободно-рыночного капитализма, который придумали на Западе.
Мусор разбросан по улицам Пекина. Зимой его собирают и жгут, чтобы немного согреться, а летом он никому не нужен. Уличные мальчишки с пустыми лицами, в помятой одежде и рваной обуви. Отчаянная тоска в глазах, то ли от недоедания, то ли он наркотиков. Бросовые цены на женщин в отелях
Западные общества разработали и ввели модель глобальной социальной организации, лишённой концептуальных различий, игравших в прошлом центральную роль в создании значимой и содержательной жизни людей и обществ. Итоговая строка была принята в качестве главного определителя нашей стабильности и смысла жизни. Нам на Западе посчастливилось. Мы накопили достаточно власти и богатства в прошлом веке. До последнего времени это позволяло нам в значительной степени отгородиться от духовного оскудения, которое мы навязали другим.
Китайцы не имели такой роскоши. Им пришлось освоить истинную суть нашего нового мирового порядка. Они сделали это быстрее и лучше, чем любая другая нация. Поэтому конец света в Китае уже наступил. «Конец» в смысле конечной станции, конечной реализации, раскрытия цели. В Китае уже реализована мечта капиталистической системы, основанной исключительно на двоичной логике финансового роста. Это мир, который мы создали, — и это его конец, конец старого смысла, построенного на общественных ценностях. Здесь предел, за которым начинается новый мир, лишённый истории и различий, которые обеспечивают смысл личной и общественной жизни.
Конец света там не потому, что Китай – это будущее, а потому, что в будущем, которое за нас стремятся выбрать наши свободно-рыночные элиты, мы все будем китайцами
На протяжении ХХ века мы выпестовали будущее, где всё сводится к цифрам в отчётах, где «человек – это машина», где «вместо сердца пламенный мотор». Железная птица мчит всех нас в Пекин. Конец света там не потому, что Китай – это будущее, а потому, что в будущем, которое за нас стремятся выбрать наши свободно-рыночные элиты, мы все будем китайцами.
Пекин-Нью-Йорк