ПЯТИКНИЖИЕ
Правительство всегда работает над изображением альтернативного настоящего, которое должно успокаивать нервозность масс от жизни в реальном настоящем.
К тому времени Москва была сформирована, за пределами Кремля и Красной площади, семью сталинскими высотками. .... И Калининский проспект было решено сделать парадной дистанцией Советского Союза. Правительственной трассой. Вывеской державы. Чтоб радовало глаз.
Главным архитектором Москвы назначили знаменитого Посохина, лауреата и автора высотки на Восстания, любимого ученика самого великого Щусева, который Мавзолей и усовершенствование Лубянки. Набрали коллектив, разработали Генплан, и тот Генплан утвердили на высочайшем уровне.
...
Гипропроект потеет с полной отдачей. Подведомственные проектные институты лепят лепту и мечтают ее внести на обещанной конкурсной основе. Главный архитектор придирчиво рассматривает предложения и фильтрует поток пред верховные очи Первого секретаря Московского городского комитета Компартии Советского Союза.
Первый секретарь товарищ Егорычев обозревает с непроницаемым лицом большие цветные рисунки, макет, чертежи, и в немногословной партийной манере роняет:
- Вы что, хотите центру Москвы придать сталинский облик?
Волки от испуга скушали друг друга. Что вы имеете в виду, товарищ Егорычев?…
- Если сняли Хрущева, то можно лепить повсюду этот сталинский (заглядывает в бумажку…) ампир?
А вдоль сияющей перспективы вонзились в небеса изящные башни, и шпили их увенчаны гербами и звездами. Действительно вроде высоток, но вроде как современная модель автомобиля по сравнению с двадцатилетней давности. Так сказать, имперский модерн!
- Демократичнее, товарищи! И в то же время!… - и партийный руководитель потряс кулаком: общее выражение - прокатный стан, баллистическая ракета, цитадель коммунизма.
...
Третий проект понравился всем до жути. Это была бесконечная высокая стена с ажурными проемами, стрельчатыми арками и легкими башенками, чуть тронутая вертикальным рельефом. Элементы готики, что-то от лондонского Парламента, ощущение легкости, значимости и истории. То есть просто хотелось на нее смотреть и под ней ходить. А масштаб ее был огромен.
Партия посопела и сказала:
- Т у т вам не там. Нашей культуре вот такое не свойственно. Кирха какая-то. Что это у вас за иголочки повсюду кверху торчат? Низкопоклонство не выветрилось?
Партия подняла руководящий палец:
- Наш художественный метод - что?
Светски дистанцируясь от угодливости и униженности, творцы:
- Социалистический реализм?…
- Вот именно. А это: партийность, народность и реализм.
Если унитаз отличается от унисона тем, что в унисон труднее попасть, то искусство угождать и угодить власти царило над прочими музами безраздельно.
...
Советские журналисты говорили о своей профессии: «из дерьма конфетку сделать». Но жизнь советского архитектора была просто издевательством над умственными способностями человека. По стране наладили сеть бетонно-панельных домостроительных комбинатов. Из этих квадратиков с окнами составляли жилища для спартански воспитанного народа. Девиз был: «Без излишеств». Народ радовался, что Никита успел соединить сортир с ванной, но не успел соединить пол с потолком.
...
- А это что за колоннады с пандусами? (Пандусами?…)
Мудрый народ давно понял начальство: «Поди туда, не знаю куда, подай то, не знаю что». Н у, насчет поди куда - мы знаем. Чтоб вам черт в аду спички подавал.
....
- Хорошо, товарищи… но как-то слишком… официально. Какая-то помесь министерства и гостиницы со швейцарским банком и комиссионным магазином! Ну - повеселей, а? Поближе к народу!
- А давайте пустим по фасаду такое гигантское панно: слева - сбор колхозного урожая - а справа пуск Братской ГЭС! - предложил Посохин с каменным лицом. - Яркое такое.
Первые секретарь Егорычев иронию не понял. В государственных делах не шутили. Хрущев себе позволял про кузькину мать - вот его и поперли.
- Нет, - решил он. - Это будет вроде ВДНХ. А у нас другая задача. Серьезно! Но радостно.
...
- Что это вы на мою челюсть уставились? - спрашивает он неприязненно одного своего молодого архитектора.
- Гениально, Михаил Васильевич! - горячо восклицает тот. - Вот смотрите!
Хватает пластилин и лепит несколько зубов на планшет: с одной стороны пошире и чуть вогнутые, вроде верхних, - а с другой поуже и прямые, вроде нижних. И промежутки между ними в шахматном порядке.
- Поясните! - требует Посохин с обидой. Пошире - это вроде как книги, источник знаний, а поуже - это как скромные советские небоскребы с читателями и тружениками. А понизу соединить все перемычкой с магазинами и культурными заведениями.
- Допустим… - тянет Посохин.
И взяв за образец и творческий посыл вставную челюсть шефа, растерявшего зубы в борьбе за правое дело, социалистический коллектив ударного труда проектирует здания и трассу. Прикус коммунизма!
Как тогда шутили: первый блин комом, второй парткомом, а третий тюремным сухариком. Семь пар железных башмаков износили, семь железных посохов изжевали, семь железных дверей языками пролизали - и представили царю седьмой вариант архитектурного чуда. И вы знаете - понравилось!
- Здесь уже есть о чем говорить! - одобрил товарищ Егорычев.
- Книги. Стекло. Культура. Легко и современно, - поддержала свита.
- Свой стиль. Прогрессивные материалы. И с новостройками гармонирует.
«Челюсть» - произнес кто-то первым. И - как табличку привинтил. Когда дело дошло до готового Калининского проспекта - его в народе тут же окрестили челюстью. Торчат зубы через один из пародонтозных десен. Но - радостно торчат!
Пока же авторов проекта и макета решили почтить к очередному празднику.
- Вы представьте список наиболее отличившихся товарищей.
И руководство Генплана получает за свои пять двадцатичетырехэтажных книжек, развернутых вдоль Калининского проспекта, награды и премии. Только того молодого, что первый насчет челюсти с зубами шефа придумал, не вписали на награды. Бестактен. Рано ему еще.
...
Н- ну. Теперь необходимо сказать пару слов про товарища Суслова. Это вам не похотливый дедушка-козлик Калинин. Михаил Андреевич был человек серьезный и вдумчивый. Сталинского закала и несокрушимой убежденности в победе мирового коммунизма.
Из себя он был похож на перекрученный саксаул внутри серого костюма. Серый костюм был его фирменный стиль, элитный шик. Все в черном или синем - а идеолог партии в сером. Он знал, что его зовут серым кардиналом: ему льстило. Других слабостей, кроме этого партийного тщеславия, он не имел.
Подчеркнуто аскетичный Суслов поставил дело так, что почести его обременяют, а вот поработать он всегда готов из чувства долга и отсутствия прочих интересов. На всех фотографиях сбоку или сзади. И вскоре все тайные и невидимые нити управления были намотаны на его синие старческие руки в прожилках.
Он сидел на своем посту идеолога партии, как гриф на горной вершине краснозвездной кремлевской башни, и взором острее двенадцатикратного морского бинокля проницал деятельность государства.
...
Красавица-Москва цветет и пахнет ароматами, Михаил Андреевич. Хотя без вашей отеческой заботы, конечно, всем сиротливо. Но крепимся как коммунисты. Вот - строим Калининский проспект.
Суслов, надо заметить, название не одобрял. Он полагал любые половые связи порочащими истинного арийца. Калинин в его глазах был просто старый кролик с партийной индульгенцией, суетливо сближавшийся с любым грызуном противоположного пола.
- Я обязан ознакомиться с проектом застройки, - негромко и самопожертвенно известил Суслов. Долг и партийная дисциплина изнуряли его, но благо державы требовало не роптать.
Тихий нрав Суслова знали. Сталинская выучка. Назавтра в его кабинете вмиг составили макет всей стройки от Бульварного кольца до Садового.
....
- Кто это сделал? - тихим ровным голосом поинтересовался он. Кровавый призрак занял почетное место. Кто это сделал, лорды?
Посохин набрал воздуха, выдвинул грудь впереди шеренги, показал меж губ зубной протез и признался в авторстве. Хотя мы все, Михаил Андреевич.
- Вы еврей? - спросил Суслов.
...
- Никак нет, - по-военному четко отрекся Главный Архитектор. - Я русский, Михаил Андреевич. - И всем существом жаждая подтвердить этот факт, придал лицу уставное выражение: преданной и радостной придурковатости.
- Тогда вам не могла прийти в голову идея этого проекта, Михаил Васильевич, - ровным угасающим тоном инквизитора, начавшего пытку, констатировал Суслов.
Архитектор восстановил в памяти зарождение идеи и побелел. Рентгеновская проницательность руководства парализовала его волю. Но отступление было невозможно.
- Авторство мое… воплощение коллективное… - капнул каплю оскорбленности в бочку преданности По-сохин.
- С коллективом мы еще разберемся, - мягко пообещал Суслов и стал думать.
- Кто из ваших родственников еврей? - спросил он.
- Жена… вторая… - упавшим голосом сказал архитектор.
- Вторая? - поднял бровь Суслов. - А всего их у вас сколько?
- Первая умерла… Она была русская.
- Я ее понимаю, - скорбно сказал Суслов, и это прозвучало так, что вторая жена уморила первую с целью занять ее место.
- Вот! - подытожил он.
- Я не понимаю… - прошептал архитектор.
- Подпал под влияние, - пояснил Суслов. - Вы любите вашу жену?
- Э-э-э… как все… - выбрал соглашательскую линию архитектор, вертясь в ожиданиях напасти.
- Как все не бывает, - ровно и безжизненно, как танк во сне, наезжал Суслов. - Некоторые от своих жен отрекались. И такое бывало.
Дело врачей-убийц и безродных космополитов гремело не так уж и давно. Архитектор подернулся бело-голубым камуфляжем на фоне своего макета.
- Посмотрите, - указал Суслов. - Эти здания - что они по форме напоминают?
- Книгу. Раскрытую книгу. Немного… возможно… напоминают… нам…
- Да. Именно. Я согласен с вами. А все вместе, взятые рядом, что они напоминают?
Молчание было знаком согласия, поддержки и восхищения любой трактовкой верховного идеолога. Проектировщики от преданности аж рыли ковер каблуками. Вы член Политбюро, Партия - вот наш ум, и честь, и совесть.
- Ну?
- Библиотеку? - неуверенно сказал главный архитектор.
- Стаю птиц… - предположил генеральный директор.
- Путь по предначертанной программе в светлое будущее, - продекламировал главный инженер, лучше коллег владевший новоязом.
Суслов устало прикрыл глаза тонкими складчатыми веками, как старый гриф, пообедавший старым индюком.
- Сколько - у вас - здесь - книг? - спросил он, не открывая глаз.
- Н у, пять… - сказали все, бессильно чуя подвох.
- Разъяснения нужны? - спросил Суслов.
- Э-э-э… мнэ-э… - извивались все.
- Как - называется - это!! - рассердился Суслов, обводя жестом макет.
- Калининский проспект?
- Вы ошибаетесь, товарищи. Коммунист и атеист Михаил Иванович Калинин не может иметь отношения к вашему творчеству. То, что вы здесь изобразили, называется «Пятикнижие».
Недоумение сложило мозги присутствующих в кукиш. Коммунисты и атеисты силились понять смысл загадочного прорицания верховного жреца.
- Что такое Пятикнижие? - допросил экзаменатор.
- Э-э-э… мнэ-э…
- Me! Бе! А по-русски!
- Пять томов «Капитала» Маркса? - просветлел главный архитектор.
- Пятикнижие - это священная книга сионизма, - ледяным тоном открыл Суслов, и авторы посинели от ужаса. - Пятикнижие - это учение об иудейской власти над миром. Пятикнижие - это символ буржуазного национализма, религиозности, идеализма, реакционности и мракобесия. Пятикнижие - это знак власти ортодоксальных раввинов над всеми народами земли.
Авторы втянулись внутрь себя, как черепахи. В их контурах засквозило что-то прозрачное. Они стремились слиться с окружающей средой, задрать лапки и притвориться дохлыми.
- Спасибо за облик Москвы, товарищи, - поблагодарил Суслов. В зал пустили газ «Циклон-Б», и потолок обрушился, прищемив когтистую лапу мировой закулисы.
....
- Я. Вспомнил. Товарищ. Суслов. - Покаянно выпадают слова из главархитектора.
- Фью-фью? - свистит ноздрей инквизитор. Иногда ученик предает учителя, иногда учитель предает ученика, иногда кто кого опередит.
- Это… один из моих помощников… Он… я поручил некоторые детали… черты, так сказать. И он - вот! Предложил… именно пять!., а я… мы… Утеряли бдительность! Товарищ Суслов! Ваше гениальное видение обстановки!
- Фамилия? - удовлетворенно переспросил Суслов.
- Дубровский!
- Н-ну-с. Ладно. Давайте сюда вашего этого. Если можно, пусть там поторопится. А мы здесь подождем!
Можно! Можно, Михаил Андреевич! Поторопятся, не сомневайтесь!
И перепуганного молодого, архитектора-стоматолога в обнимку с его идеей, швыряют в машину и под сиреной мчат по Москве быстрей последней мысли.
...
Охреневший от этой доставки в Политбюро самовывозом, молодой неверно истолковывает альтруизм коллег. Его озаряет, что сегодня в мире победила справедливость. И его талант будет вознагражден непосредственно здесь и сейчас. Его отметят, поощрят и выдвинут, не обходя больше.
- Как ваше имя-отчество, товарищ Дубровский? - интересуется Суслов с сочувствием и садизмом.
- Мое?… Давид Израилевич. Суслов вздохнул:
- Как это у Пушкина? «Спокойно, Маша, я Дубровский Давид Израилевич».
Все готовно посмеялись высочайшей шутке, доставшей бедного Дубровского еще в пятом классе.
- Итак, Дубровский Давид Израилевич, это вы придумали поставить пять книг? - зловеще мурлычет черный человек в сером костюме.
- Товарищи тоже принимали участие в работе, - благородно говорит автор.
- Товарищи тоже получат то, что они заслужили. Кстати. Какими наградами и поощрениями вы были отмечены за этот проект?
- Н-н… Д-д… Никакими.
- О? Гм. (То есть идея ваша - пряники наши. Коллектив, значит, использовал вашу идею и пожинал лавры, а про вас вспомнили, когда пришло время получать розги?)
Строй архитекторов скульптурно застыл с незрячим выражением.
- В синагогу часто ходите?
- Ва-ва-вы… вообще не хожу.
- Отчего же?
- Я комсомолец!., бывший. Атеист.
- Похвально. Почему не в партии?
- Ты-ты-ты… так разнарядка на интеллигенцию.
- А в рядах рабочего класса трудиться не приходилось?
- П-п-п… пока нет… но я готов… если Партия прикажет…
- Похвально. А почему же книг именно пять, Давид Израилевич?
- Сы-сы-сы… столько влезло.
- Влезло?! Столько?! Ты все суешь сколько влезет? А пореже?! А по роже?! А сосчитать?! А чаще - нельзя???!!! Па-че-му пять!!!
- Ах… ах… ах… можно изменить!… если надо!…
- Почему - ты - поставил - мне - в Москве - пятикнижие!!! А???
Под полной блокадой мозга архитектор выпалил:
- У Михаила Васильевича пять зубов в верхней челюсти!
Суслов вытаращил глаза:
- Под дурака косишь? Психиатра позвать?
- Челюсть! В стакане! Я увидел! И машинально! - горячечно причитал архитектор.
- Пародонтоз! Стоматит! Возраст! Михаил Андреевич! - с точностью попал в унисон подчиненному По-сохин, клацая и трясясь.
- Да вы все что - сумасшедшие?
- Пусть достанет! Пусть достанет! Пусть покажет!
- Да! Я покажу! Я покажу!
Суслов растерялся. Посохин вытащил вставную челюсть. Все дважды досчитали до пяти по наглядному пособию. Дубровский развел руками. Посохин неправильно истолковал движение сусловского пальца и опустил челюсть в свой стакан с минеральной водой. Все были на искусственном дыхании.
Суслов пришел в себя первый.
- Еще что вы собираетесь достать и мне тут продемонстрировать? - поинтересовался он. - Михаил Васильевич, вставьте вашу запчасть на место.
Дубровский взмахами рук пытался передать эпопею творческой мысли.
- Прекратите изображать ветряную мельницу, постойте спокойно.
Выведя из строя руководство Генплана Москвы и отправив его восвояси принимать лекарства, Суслов занялся Московским Горкомом. При нем городским властям и в страшном сне не пришло бы в голову называть себя «правительством Москвы». Новые либеральные времена не предсказывали даже фантасты. Услышав оборот «правительство Москвы» при живом государстве с вменяемым правительством во главе, бдительный и принципиальный Суслов не успокоился бы до тех пор, пока городское руководство не было распределено поровну между золотодобытчиками Колымы и лесозаготовителями Коми.
- Товарищ Егорычев, по каким местам Арбата намечено проложить новый проспект?
На доклад ходили подготовленными полностью.
- Малая Молчановка, Большая Молчановка, Собачья Площадка.
- Странная подоплека. Интересный контекст. Вот такая девичья фамилия правительственной трассы. Это намек?
Осознавая начало экзекуции, товарищ Егорычев профессионально одеревенел.
- А как вам эти книжечки? - Суслов щедро указал на макет.
- Мы с товарищами предварительно одобрили… коллегиально. Есть протокол.
- Протокол - это хорошо. Думаю, это не последний ваш протокол. Кстати, про протоколы сионских мудрецов никогда не слышали? Сейчас я вам кое-что разъясню.
После разъяснения товарища Егорычева хватил инфаркт, а после инфаркта его отправили на пенсию. А первым секретарем Горкома стал товарищ Гришин.
Главный архитектор оперировался по поводу обострения язвы желудка, Генплан месяц пребывал в со стоянии инвалидности разных степеней.
- Мы одобрили ваш проект, - убил всех Суслов. Красиво, современно, экономично: молодцы. Ставим Калининском четыре «книжки». Этого достаточно. В согласны, товарищи?… А деньги, уже отведенные бюдже том на пятую… пятое, пойдут на высотное здание СЭВ: потребность в нем давно назрела. Его следует отнести в сторону, изменить, сделать повыше… - Изрекая соломоново решение, он жег мудростью.
И лег обратно в больницу восстанавливать растраченное здоровье.
Дубровского поощрили премией и уволили по сокращению.
А там, где Арбат выходит к Москва-реке, в рекордные сроки возвели 31-этажное книжно-крылатое здание Совет Экономической Взаимопомощи братских соц. стран, в котором ныне трудится не разгибаясь на наше благо мэрия Москвы,/lj-cut>.
