Еще в 1850 году суммарный ВВП США и Великобритании составлял лишь чуть больше 10% мирового ВВП, тогда как на Китай и Японию, вместе взятые, приходилось более 27% мирового ВВП (в 1820 году — более 6% и почти 35% соответственно). Но, проникнув в Азию, европейцы силой оружия навязали менее агрессивным азиатским народам капитализм и тем самым разрушили местные рынки. Сегодня мир движется к восстановлению изначального баланса.
Одно из ключевых понятий книги — введенный еще японскими исследователями термин «революция прилежания», которая привела к росту трудозатрат, но одновременно и к росту доходов населения и уровня жизни. В процессе этой революции и сформировалась особая азиатская трудовая этика, которая во многом определила быстрый рост стран региона во второй половине ХХ века и продолжающийся по сей день подъем Китая. В целом же «революция прилежания» сформировала в Азии особый технологический и институциональный путь, особенность которого — упор на человеческий труд и стремление кооперироваться. Это, в частности, снижало риски, в том числе риски внедрения технических новаций, а кроме того, повышало стандарты жизни через увеличение занятости. «Восточноазиатское экономическое возрождение, таким образом, вызвано не сближением с западной капиталоемкой и энергоемкой экономикой, но соединением этого пути с восточноазиатским трудоемким, энергосберегающим путем развития», — пишет Джованни Арриги.
Мировой экономический кризис нанес западной модели капиталистического развития мощнейший удар, и неизвестно, сможет ли она от него оправиться. К тому же все больше исследователей начиная с Иммануила Валлерстайна указывают, что капиталистическая система, по-видимому, вплотную приблизилась к пределам роста, поскольку одной из основных черт капитализма является способность концентрировать капитал за счет внешних факторов — наличия внешних источников дешевого сырья (включая трудовые ресурсы) и внешних же рынков сбыта, а также за счет возможности сбрасывать вовне издержки (в частности, экологические). Только так ядро капиталистической системы может концентрировать капитал, расти и развиваться.
Но сегодня такие внешние возможности практически исчерпаны. Общемировой процесс урбанизации (переток дешевой рабочей силы из села в город) вошел в завершающую стадию в ходе бурной индустриализации Китая. Экологические издержки сбрасывать больше некуда — даже околоземная орбита превратилась в помойку. Внешних рынков больше нет — экономика стала по-настоящему глобальной. Поэтому все более актуальной становится проблема поиска новых механизмов развития. И здесь азиатский опыт может оказаться как нельзя кстати.
Все ускоряющаяся потребительская гонка не могла продолжаться вечно. Пора подумать о более сдержанном, более экономном, но и более достойном образе жизни — к такому выводу невольно приходишь, читая «Адама Смита в Пекине». По мнению Арриги, Адам Смит — один из самых непонятных экономистов. «С его наследием связаны три мифа: что он был теоретиком и сторонником “саморегулирующихся” рынков, что он был теоретиком и сторонником капитализма как двигателя “безграничной” экономической экспансии и что он был теоретиком и сторонником того разделения труда, которое имело место на булавочной фабрике, описанной в первой главе “Богатства народов”. На самом деле это совершенно не так», — пишет Арриги, основательно аргументируя свое утверждение цитатами из самого Смита, из тех частей его трудов, про которые обычно «забывают» ретивые сторонники «невидимой руки». Что до Китая и его будущего, то интересно будет посмотреть, не разрушит ли этику «прилежания» развитие общества потребления — ведь экспорториентированная модель развития, для которой так кстати была азиатская «прилежность», себя исчерпала, поэтому китайское руководство пытается перевести рост на рельсы внутреннего спроса.
Арриги Джованни. Адам Смит в Пекине: Что получил в наследство XXI век
