и сознание этого поддерживает среднячков, многие из которых уходят в кич, чтобы продержаться на плаву, оправдывая себя сознанием кирпичика пирамиды творчества, скрывая за этим малость таланта, свое неумение и слабость в жизни...
=====================================================================
Из глубин инета...не моё...лучше не сказать...
По мотивам Эми Вайнхауз вчера с подругами обсуждали, тема была "Величие, наркотики и депрессии". С величием как-то пришли к общему знаменателю в объеме талии, наркотикам сказали "Нет!", а вот на депрессиях споткнулись.
На самом деле, тема очень сложная.
Во времена моей боевой юности у меня было немало друзей и знакомых среди известных музыкантов нашего городка. Юность была, буквально, секс, драгс и рок-н-ролл в действии, не всегда одновременно, обычно по очереди. Мне тогда не казалось чем-то неправильным, что люди вокруг немножко много пьют, или немножко много употребляют разные запрещенные субстанции, потому что они делали забойную музыку, всегда было весело, и никто не планировал становиться старше. Настолько, что когда мне жена одного из приятелей сказала "Между прочим, тебе через пару лет будет двадцать, и надо что-то делать со своей жизнью", я ей ответила: "Тань, ты что, с ума сошла? Еще целая жизнь до тех двадцати!" И даже при том, что каждый день был похож на карнавал, я чувствовала, что я вроде бы плыву по течению, но я никогда не являюсь его составной частью, лапки у меня всегда оставались на берегу. Возможно, разница между нами была в том, что все вокруг были талантливыми людьми, а я приблудышем. Мои друзья писали музыку, а я слушала. Они могли провести всю ночь за подбором аккордов, или просто играя для себя и других, им было что сказать. Для меня восемь часов сна были прожиточным минимумом, без которого я еле таскаю ноги, огрызаюсь, мизантропствую, и не чувствую радость жизни, поэтому время проводила не так весело, как остальные.
Прошло двадцать с небольшим лет. Практически никого из тогдашнего моего окружения не осталось в живых - несчастные случаи, слишком тяжелые для таких молодых людей болезни, у кого-то даже овердоз. Я толстая буржуазная дама с детьми и даже с домашними животными. Но не в подсчете итогов дело, а в том, что у них что-то было внутри, что заставляло забыть про то, что снаружи. Грубо говоря, их талант заставлял делать то, что нужно ему - самовыражаться, писать, рисовать, ходить по краю, заглядывать в бездну, то есть жить так, чтобы этот самый талант мог себя проявить. Люди без талантов в это время учатся, работают и женятся. Все, кто был наперечет, оказались погублены своими дарованиями. Почему дарования становятся благословением и одновременно проклятьем для тех, кому они даны?
В школе мы с одноклассницами как-то обсуждали все это. Мы тогда мучались прыщами, гормонами и комплексами, нам всем казалось, что нас окружает серость, а мы необычные, мы отдельные от всех. Среди нас была великая актриса, великая писательница, великая поэтесса, великая певица и разбивательница сердец, с целью сохранения инкогнито носившие школьную форму с пионерским галстуком. Собравшись вместе мы играли свои роли, позировали друг перед другом, вели умные разговоры, в том числе о надоевших поклонниках. В конце учебного года я самоисключила себя из великих писателей. Вдоволь поиграв и померяв маски, я нечаянно домерялась до обнаружения истинных размеров своего таланта. К окончанию школы практически у всех тем или иным способом прошли иллюзии о нашей необычности, и о том, что мир нам много должен. И только Лена, великая певица, продолжала бороться за мечту. Три раза она поступала в институт театра, музыки и кинематографии (в консерватории ей просто рассмеялись в лицо), и три раза после экзаменов возвращалась в свое место на заводском складе несломленной, веря в себя. Мы, встречая ее, говорили ей - Лена, одумайся, раз тебя не берут, наверное, все-таки это не твое, наверное, у тебя недостаточно данных! "Я верю в себя и свой талант", говорила она нам. На четвертый год ее все-таки взяли в институт на вокальное отделение. Она, как бабочка, вылупилась из гусеницы ненавистного синего халата кладовщицы, и превратилась в чудесную бабочку. Она носила необычные прически, делала яркий макияж, шила яркие платья, и еще всяко разно готовилась к блестящей судьбе.
По окончании института ей предложили на выбор, распределение в Саратовскую филармонию, ездить по колхозам с концертами, или остаться в Ленинграде без места. Она выбрала Ленинград, конечно, дивное место, где джазовый клуб, концерты, тусовка. К тому времени она уже была замужем, прекрасный парень, ее муж, он работал и шил брюки на заказ после работы, чтобы поддерживать Лену. Она время от времени ходила на интервью (тогда это как-то по-другому называлось, я уже забываю русский язык), для которых делала прическу в парикмахерской и надевала сложносочиненные костюмы. К тому времени, как мы виделись в последний раз, нам уже было под тридцать, за ее плечами было участие в никому неизвестном телефильме в эпизодической роли, и пение в рекламном ролике. Она не так уж плохо пела. Она просто не пела настолько хорошо, чтобы ее пение хотелось слушать за деньги.
Для меня она (и еще пара человек) всегда были подсознательным флажком, который нельзя переходить. По эту сторону твои дарования - это хобби, которое не мешает жить. Выпиливание, вышивание, пение под баян, писание трогательных стишков в свободное от работы и семьи время. По другую сторону - это ненасытный Молох, который пожрет тебя с потрохами, и будет просить еще. Ему отдадут молодость, семейное счастье, детей, благополучие, здоровье, пока совсем ничего не останется. И все равно будет казаться, что вот еще немного, еще одно усилие, и все получится, придет то неуловимое, что приведет за собой славу, признание и вписание в скрижали. У обычного человека прекрасно получается "пришел с работы - попиши", у одаренного внутри клокочут глаголы и рифмы, время от времени прорываясь гейзерами, и мешая функционировать нормально. Человек бесспорно талантливый вообще пошлет подальше все условности во имя искусства, но ему за это воздастся сторицей.
Я думаю, что мои друзья-музыканты напрасно перешагнули эту черту. Они безусловно были талантливы, но не настолько, чтобы справиться с ним без саморазрушительных поступков, и в то же время слишком одаренны, чтобы это не испортило им жизнь. Кто бы знал, где взять те весы, на которых можно было в юности, или в минуту, когда начинаешь сомневаться, взвесить себя как есть, голеньким, и понять куда тебе, к тем или к этим. Чтобы не рвать лишнего, не наделать неисправимого. Мне повезло, у меня физиология человека обычного, по утрам будит чувство вины, по вечерам лень и усталость укладывают спать. Бог с ним, с потенциальным писательством или актерством, обед из трех блюд сегодня важнее. Может быть, меня это спасло. Аналогичные привычки, я уверена, спасли некоторых других людей, сегодня смущенно вспоминающих "были когда-то и мы рысаками", не все ведь умерли, некоторые просто переросли эпоху. А кто-то так и остался в своих давних небольших способностях, и носит их как старое пальто. Они уже малы, они уже проредились и обтрепались, на них уже жалко смотреть, но человек продолжает их носить, и гордиться ими, не видя, что они уже безнадежно, что их место уже на свалке истории, в альбоме для воспоминаний. А помнишь, какие стихи ты когда-то писала? Помню. И ветрянку тоже помню, она примерно в то же время была. И точно так же прошла, оставив малозаметные следы, по которым ее никто искать не будет.
-------------------------------------------------------------------------------
